Горевала Марта по мужу и плакала, ночами долгими глядела во тьму — убивалась. Ветер стукнет в ставню — вздрагивала, ребенок закричит на улице — обмирала. В каждого прохожего вглядывалась: не несет ли весть?
Не было от мужа вестей.
Много лет назад ушел муж. Детки выросли, в люди подались, а его все нет! Хоть бы слово про смерть его пришло, все бы легче, все отпустило бы!
Марта встала пораньше, за водой еще не ходила, а в дверь — тук-тук!
— Можно к вам, тетя Марта? Снова ларчик объявился в моем шкафу. Краше прежнего! — Маргарита прошла к столу, поставила ларец и открыла его ключом. — Вот какое богатство!
Марта села на стул, не могла стоять.
— Только матери — молчок! Опять все попу снесет! — сказала, еле скрывая зависть.
— А толку что?! — заплакала Маргарита. — Куда в том пойдешь? На улице не покрасуешься, в церковь не принарядишься!
Марта высыпала все на стол — золото, камни и серебро — даже в доме светлее стало.
— Ты ко мне ходи! Хоть в зеркале принцессой себя узришь! А то, глядишь, в сережках перламутровых пройдешься на праздник, потом и цепочку на шейку — мамке будет невдомек, словно ты вечно с цепочками да в сережках. Ну-ка примерь!
Маргарита браслеты нанизала на руки, жемчужную нить пустила по волосам, темные гранатовые ягоды прищипнула к ушам и такой встала перед зеркалом королевой, хоть сейчас на престол!
— Но кто же все это принес? — ломала голову Маргарита. — Нечисто дело здесь, тетя Марта, чует мое сердце!
— Тук-тук-тук! — опять постучали в дверь.
Марта драгоценности платком прикрыла, побежала открывать, но прежде того в окошко взглянула, а там — господин.
Марта распахнула дверь, пригласила:
— Входите!
Вошел Мефистофель и раскланялся вежливо:
— Простите, не вовремя я! Мне фрау Марта нужна. Фамилия — Швердтляйн. Да вы заняты, фрау, вон какая у вас госпожа! — кивнул черт головой на разнаряженную Маргариту. — Я зайду к вам после обеда!
Марта рассмеялась:
— Слышишь, соседка, ты у нас госпожа!
Маргарита смутилась, покраснела, стала украшения с себя срывать:
— Да нет же! Бедные мы! А это все не мое!
Мефистофель почтительно склонил голову:
— Да разве в украшениях дело?! Стать у вас благородная! Взгляд — царский! И вообще я рад, что могу остаться, — неожиданно выпалил Мефистофель, окатывая Марту таким восхищенным взглядом, словно слова его относились к ней, а не к Маргарите.
Марта ответила гостю улыбкой.
— Что новенького желаете вы нам сказать?
— Ах, рад бы обрадовать, да вынужден огорчить! — сделал Мефистофель кислую мину. — Муженек ваш, простите, мертв, и на мне лежит печальная обязанность передать вам его последний поклон.
Вскрикнула Марта, закусила губу, залилась слезами:
— Я этого не переживу!
Маргарита бросилась ее утешать, слезы горькие утирать платком.
— Я готов рассказать сию печальную повесть, — старомодно и скучно провозгласил Мефистофель, но Маргарита махнула ему, чтоб молчал.
— Лучше совсем никогда не любить, чем такое услышать! — прошептала Маргарита. — Я бы тут же от горя и умерла!
— В радости нередко бывает боль, и иная боль — не без радости! — громко философствовал Мефистофель.
— Расскажите же мне, расскажите, как это было! — сквозь рыдания проговорила Марта.
Мефистофель сложил руки домиком, как обычно делают монахи, и торжественно произнес:
— Он в Падуе похоронен, на кладбище монастыря Святого Антония. Место благопрекрасно, но постель — холодна!
— Да, да, да, — вздыхала Марта, утирая слезы. — И что же он мне послал?
Марта опустила руку на стол, как бы показывая гостю, куда положить посылку.
— Послал... Да, послал! — охотно кивнул головой Мефистофель. — Послал он вам, уважаемая, большую просьбу: отслужить по нем три сотни панихид. Вот такие дела.
— И все?
— И все, — как эхо повторил гость и сделал такие честные глаза, словно не только он никогда не врал, но и все в его роду до пятого колена были образчиком честности. — Ваш муж был не расточитель, не мот, но много чего перенес.
— Я помолюсь за этого несчастного человека! — всплакнула Маргарита. — Как жаль мне его! Как жаль!
— А вам хоть сейчас можно замуж! — неожиданно и некстати объявил гость Маргарите.
Маргарита отпрянула в удивлении и смущенно произнесла: — Нет, мне рано!
— Какой рано? — почти весело горланил Мефистофель. — Для любого ухажера ведь это дар небес — такое нечто держать в руках! — и снова гость говорил, обращаясь к Гретхен, но как бы и к Марте, Гретхен — звук слов, а Марте — смысл.
— У нас так не принято, — вежливо выговорила Маргарита, отстраняясь от пылких слов, но гость как будто не слышал:
— Принято, не принято! Но бывает!
— Вы однако расскажите про мужа, — мягко, но твердо вмешалась Марта.
— Я был при его смертном одре, — тем же голосом, без перехода, сообщил Мефистофель. — Умирал он на соломе, почти в навозе, но во Христе. Все говорил: ах, если бы супруженька моя простила мне все грехи! Зачем я ее покинул?
— Да простила я все давно! -отозвалась Марта.
— «Но она еще грешнее меня», — прежним тоном продолжал Мефистофель.
— Он врал! — визгнула Марта. — Так врать на краю могилы!
Но гость гнал рассказ дальше без остановки:
— Когда плыл ваш супруг с Мальты на корабле, повстречалась им турецкая фелука с богатствами султана. Турок перебили тогда, а вашему супругу, уважаемая, перепал за храбрость немалый куш.
— Ну и где же денежки, где? — вздрогнула Марта.
— Да вот где?! — удивился черт и развел руками, словно в растерянности, но тут же нашелся и бросился отвечать. — В Неаполе приютила его девица, и так он мучился, страдалец, что денежки прокутил! Вот такие дела, если уж всю правду начистоту! — решительно заключил Мефистофель. — Мой вам добрый совет: с годик траур поносите, а там... забудьте вы о нем поскорей и поищите себе нового муженька!
— Мефистофель распрямился — грудь колесом! — всем видом своим показал, что хоть сейчас непрочь стать мужем Марты.
От такого поворота Марта раскрыла рот. Язык ее говорил о том, что второго подобного мужа ей не сыскать, хоть он, поганец, любил чужое вино, чужих жен и чужие страны, в глазах же сияло: сыскать, сыскать, сыскать! — и руки тянулись к черту, да так решительно, что Мефистофель посторонился и снова обратился к Маргарите:
— А ваши сердечные дела каковы?
— Что вы имеете в виду? — осторожно молвила Маргарита.
— Невинное дитя! Деточка невинная! — ласково повторил Мефистофель и поднялся. — Мне пора!
— Постойте! — остановила его Марта. — Мне же свидетельство нужно, что супруга нет в живых! Да и в газете неплохо бы о том прочитать!
— Двоих-то свидетелей, думаю, довольно будет? — спросил гость. — У меня тут дружок есть. Мы вместе можем свидетельствовать перед судьей. Я приведу сюда приятеля моего.
— Сделайте милость! — попросила Марта.
— А вы будете здесь? — обратился черт к Маргарите. — Мой приятель — парень бравый и ухажер отменный! Он много путешествовал.
— Я краснеть перед ним буду, — молвила Маргарита смущенно.
— Ни перед одним из мощных мира сего не след вам краснеть, деточка, — произнес Мефистофель с некой проникновенной серьезностью.
— Все, все! Решено! Мы вечером ждем вас вот здесь, под окнами, в моем саду! — решительно заключила разговор Марта.
Черт пулей вылетел на улицу, где ждал его в нетерпении Фауст.
— Что? Как? Говори!
— Все в порядке! — орал Мефистофель. — Гретхен, считайте, ваша!
— Как так? — Фауст сверкал глазами.
— А так! Сегодня ввечеру мы идем к ее соседке. Вот проходимка, каких не сыщешь! Самого черта непрочь подцепить! — Мефистофель хлопнул ладонью о ладонь. — Но кое-что сделать нужно.
— Я готов! — Фауст и вправду готов был на все.
Черт скорчил скептическую гримасу и полувопросительно, как бы испытывая собеседника, произнес:
— Дело простое. Нам нужно свидетельствовать, что останки ее почтенного муженька покоятся в Падуе, в местах освященных!
— Черт возвел очи горе, словно проводил взглядом отлетевшую душу.
— Так что же теперь? В Падую мчаться?
— Это еще зачем? Тоже мне святая наивность! — Мефистофель даже осерчал. — Подашь свидетельство, и все дела! А что там на самом деле, нам ни к чему!
Черт говорил громко, но Фауст его не слышал.
— Не годится такой план, не годится!
— Ах ты, святоша! — орал Мефистофель. — Словно впервые врать предстоит Вашему Почтенству! Припомни-ка, дружок, как славно вралось о Боге, о Вселенной, что там и как движется на Земле, про мысли людские, про чувства людские. Да с какой силой, да с каким сверканием глаз! — Черт в досаде ногой топнул. — А ведь если поближе рассмотреть, если порыться в этом деле поглубже... на много ли больше вы о том осведомлены, господин доктор, чем о жизни и смерти господина Швердтляйна?! — голос Мефистофеля превратился во время речи в визжащий шепот.
— Болтун ты и софист! — сказал Фауст.
— Вот, вот! И крыть нечем! А завтра будешь Гретхен дурачить, про любовь свою страстную будешь врать.
— От чистого сердца буду! — весело сказал Фауст.
— И про вечную любовь будешь твердить? И про вечную верность? — ужаснулся черт.
Фауст повернулся к черту лицом и спросил серьезно и тихо:
— Так разве я лгу, когда все внутри у меня мучается, мечется, я имени морю этому не могу сыскать, я все смыслы перерыл-перещупал, высокие и высочайшие слова провспоминал, во все бесконечное-вечное заглянул. Неужели это бесовская ложь?!
— Но прав я, прав! — стоял на своем Мефистофель. Фауст тряхнул головой, словно попытался выйти из того состояния, в которое загнал себя собственной речью.
— Знаешь, у кого язык подвешен, тот и прав. Мне прискучила болтовня. Будь ты прав, коли для дела нужно.