Маргарита сидела дома, не ходила почти никуда, даже за водой бегала раньше всех или позже всех, чтобы подруг не встречать, соседок не видеть, чтобы глазки дотошные не всматривались в нее, языки чтобы острые не болтали. Все казалось ей: губы целованные видны, щеки обласканные кричат о ее любви, глаза блестят, потому что ночами гуляет в них диво-страсть.
Сладко было скрывать любовь, страшно было ее таить.
Как-то поутру шла она от колодца и вдруг слышит:
— Гретхен, радость моя! Привет!
Оглянулась Маргарита и видит: Лизавета соседская хочет ее догнать.
— Здравствуй, Лизонька, как дела?
Лизавета догнала Гретхен, рядом пошла — большеголовая, некрасивая, еле переваливалась на ногах.
— У меня-то ничего, слава Богу! — с трудом справляясь с дыханием, заговорила Лизавета. — А вот Варвара... Ты ничего не слышала?
— Да я не хожу никуда. Где мне слышать?
— Допрыгалась девочка, доскакалась. Мне Сивилла сказывала: Варенька наша ест-пьет одна, а кормятся двое. Хи-хи! — Лизавета затрясла своей головой огромной и губы облизнула, словно скушала пирожок. — Беременна наша Варенька! Вот какие новости!
Гретхен покраснела, в сторону отвела глаза, не знала, что и ответить, но Лизавете не нужен был никакой ответ.
— А какую красавицу из себя строила! Парню на шею вешалась, да по танцам с ним бегала. И вино ведь пила, и подарки брала, не стеснялась ни капельки! Все одним кончается, все одним!
— Бедняжка! — еле слышно прошептала Маргарита, а Лизавета затрясла головой, глазами мелкими заморгала:
— Чего ты ее жалеешь! За нами вон как мамани следят! Помнишь, пряли по ночам? Ты не спишь, и маманя глаз с тебя не спускает. А этой все воля! Как чуть что — к миленькому летит. Где-нибудь на лавочке небось не скучали! А теперь — все! Расплата! — Лизавета аж присела от удовольствия. — Теперь она в церкви, перед всеми, в рубашке грешницы каяться будет, а мы послушаем, каково в красавицах-то гулять!
Маргарита остановилась, повернула к Лизавете свое лицо недоуменное:
— Но он-то не женится на ней разве?
— Нашла дурака! — пропела Лизавета, оттопырив губу. — Он себе получше кого найдет! Ищи его теперь свищи! Исчез, и следы просохли!
— Нехорошо это, — строго отсекла Маргарита, и отвернулась от Лизаветы.
Лизавета молчала, молчала, а потом, поняв, что не вышло с Гретхен посплетничать, проговорила злобно:
— Обычая, что ли, не знаешь? Хоть и женится теперь, ей парни венок порвут, а мы сечки под дверь насыплем, потому что — позор!
Лизавета дошла до дома своего и свернула, не попрощавшись.
«Господи! — думала Маргарита. — Давно ли и я такая была, тоже судила строго! А теперь вот он, грех! Черный-черный! Сладкий-сладкий!»
На другой день рано утром пошла Маргарита за город в садик свой и срывала дорогой цветы, чтобы вечером на обратном пути положить их у городской стены перед образом Матери Божьей Скорбящей. Плакала Маргарита, и слезы ее смешивались в цветочных чашках с росой. А вечером, когда заходящее солнце окрасило изваяние Матери Бога в багряный цвет, припала Маргарита к ее ногам, просила понять ее и простить, молила спасти от стыда и смерти.
Ничего не ответила Божья Мать, только плащ ее каменный был кровав.