Среди ночи император поднялся и вызвал командующего: вдруг сейчас нападут? Командующий начал уверять, что не нападут, — с той стороны перебежные людишки донесли: противник перепился по поводу предстоящей победы и спит.
— А если перебежчиков подослали? — спросил император, и командующий задумался:
— Может, перейти на другие позиции?
Царедворец в нем давно победил военного человека, то есть он скорее себя защищал от императора, чем императора от врагов.
— По-моему, позиции нужно переменить, — сухо сказал император и покинул шатер.
Пока войска перемещались, пока солдаты на новом месте раскидывали шатер, занялся рассвет. Император огляделся, увидел справа горы и слева — горы, свои войска в тумане не разглядел, и в стороне неприятеля был туман.
— Ваша передислокация похожа на бегство. Вам не кажется? — недовольным голосом выговорил командующему государь.
— Никак нет, Ваше Величество! Мы тут хорошо прикрыты естественными преградами. Для битвы лучшего места и не сыскать! Вот, обратите внимание, на левом фланге — скала, на правом — яма, и все это нами прекрасно защищено, так что неприятелю ничего не остается, как потерпеть поражение.
Император попытался рассмотреть все, на что указывал ему командующий, но ничего, кроме тумана, не увидел, только воробей, вобрав мокрую голову, спал на ветке, по которой неспешно сползали и шлепались на плечо часового тяжелые капли росы.
— Значит, вам кажется, что здесь удобно биться? — неуверенно спросил император.
— А вам так не кажется? — еще более неуверенно спросил командующий.
— Мне ничего не остается, как вас похвалить.
Император вздохнул, словно мужества хотел набраться из воздуха, но никакого мужества в воздухе не оказалось, только по-птичьи свистнуло что-то в груди и разбудило воробья, который открыл глаза и тревожно пискнул, увидев себя окруженным войсками.
— Смотрите, какие замечательные у нас войска, как они ловко скрыты туманом! Какие пики у них, какие знамена! — командующий тыкал пальцем вправо и влево, и в самом деле до императора доносилось фырканье коней или топот людей... то ли лес был вокруг, то ли пики...
— Замечательные войска! Они вселяют надежду! — пробормотал император.
— Мне кажется, что слово «уверенность» в данном случае более уместно! — ловко ввернул командующий.
— Благодаря удобному расположению, естественным преградам, как вы говорите, — император с признательностью кивнул командующему, — сила нашего войска удваивается, по-моему!
— И более того! Вот в этом месте, — командующий ткнул пальцем в самый беспросветный туман, — неприятель потерпит, простите за остроумие, кровавые неприятности. Там узкое ущелье. Там один наш воин их сотни стоит!
— Так им и надо, — император погрозил в туман кулаком. — Прикидывались добренькими, в родственники лезли. А сами восстание замышляли, народ у меня отняли. Обманули народ!
Император и дальше бы говорил, но к командующему подбежали и что-то на ухо доложили.
— Ваше Величество, разведку надо заслушать! — командующий подтолкнул вперед человечка унылого вида.
— Я весь — внимание! — сказал император.
Разведчик поклонился так низко, что у него из кармана выскользнула монетка. Он хотел было подхватить ее на лету, но промахнулся и не знал, куда смотреть: на императора или на монетку, которую в траве теперь не найти.
«Верен мне, потому что неловок и глуп. Все ловкие и умные — на той стороне тумана» — определил про себя император.
— Ваше Величество, — заговорил унылый разведчик, — прошел я по вражескому стану из конца в конец. Тут хитрость помогла, там — военная ловкость. — При этом слове Его Величество горько усмехнулся. — И должен я вам, государь, доложить, что много повсюду Ваших сторонников, но ведь страшновато выступать за Ваше Величество, когда все против!
Император не захотел больше слушать и отошел в сторону: пусть дурачок отыщет свой грошик и удалится. Это, верно, плата была за опасный труд. Командующий не отходил от Его Величества. Государь посмотрел командующему в глаза, в которых ничего, кроме трусости, не прочиталось, и чуть не заплакал.
— Ни у кого нет никакой благодарности! И чувства долга ни у кого нет! Но если я — в огне, то и на них перекинется! Ведь и им потом не сдобровать!
— Тут еще один разведчик дожидается, — пробормотал командующий.
— Добивайте, добивайте! — вздохнул император.
Второй разведчик был первому не ровня: был малый — хват! В плечах — широк, в поясе — узок, взгляд открыт.
— Ваше величество, дозвольте доложить: они там нового императора себе выбрали и сбились вокруг него, как овцы вокруг пастуха. Новый император вас поносит, а они слушают. Побегу послушаю, что говорят! — Разведчик повернулся кругом и скрылся в тумане, будто его и не было.
«В обе стороны доносит, поганец!» — подумал император и вдруг почувствовал ненависть, от которой словно прибавилось сил. Он ненавидел этих поганцев, которые перебегают из лагеря в лагерь, этих лизоблюдов, которые пресмыкались перед ним, а теперь вздумали убить, этих трусов, которые не желают его защищать.
— А ну-ка, латы сюда несите! Я сам в бой пойду, я им покажу, мерзавцам! Если бы не отговаривали меня, я бы может давно покрыл себя воинской славой! Бывало, среди бала-маскарада, где бабий писк, такая схватит тоска, так захочется грома пушек! Но теперь, в унижении, раскрылись мои глаза!
Слуги испугались, забегали, нырнули в шатер и принесли латы, которые тут же заросились в тумане, словно заплакали, меч принесли императору, а также щит.
— Не разведчиков, герольдов пошлите во вражий стан! — приказывал его величество твердым голосом. — Этого нового императора я вызываю на поединок! Наступила решительная минута! Кто спасет, если сам не спасешься!? — И Его Величество ткнул мечом в лопух.
Затрубили в трубы герольды, и словно ветром подуло в долину: туман начал отрываться от земли, подниматься над травами, кустами, деревьями, освобождать начал место для жарких битв.
В этот миг перед императорским шатром появился Фауст. Он был в доспехах, в шлеме, и даже забрало приопустил. Никто не видел, как он прошел мимо многочисленных часовых. Да и не один прошел! Рядом с ним смело вышагивали трое сильных — Задируха, Обируха и Недаюха.
— Вашему Величеству — наш многоуважаемый привет! — сосредоточенно гаркнули трое сильных, и от крика в тумане образовалась дыра, в которую немедленно глянуло солнце, а воробей на ветке с испугу испражнился на плечо часового.
— Кто такие? — вскинул брови император.
Фауст вышел перед его светлые очи и опустился на колено. Император не узнал Фауста, а Фауст отметил, что Его Величество весьма постарел, поседел, порастряс здоровьишко на балах-маскарадах, и во взгляде не стало упругости и веселости, которыми, бывало, он располагал к себе людей.
— Государь, мы пришли помочь тебе в этот тяжкий день! — сказал Фауст и приложил руку к сердцу.
— Откуда вы взялись? — строго спросил император, а командующий прошипел возмущенно:
— Как вы сюда прошли?
Фауст поднял руку вверх, призывая к терпению, и начал говорить:
— В горах, в самых недрах, где образуются металлы и зреют драгоценные камни, поселился горный народец, читающий книгу Природы по письменам скал. Это духи, когда-то обитавшие на равнине. Потом они удалились в сплетение каменных лабиринтов, чтобы среди металлов и минералов отыскивать новое, изобретать. Бесшумными пальчиками духовных сил они возводят невидимые глазу образы, а сквозь безмолвный кристалл вглядываются в земные дела.
Император выслушал пришельца, склонил голову, словно еще раз повторил про себя его слова, и сказал:
— Я понял вас, это интересно, но сейчас не до того!
Фауст поднялся с колена и подошел к императору вплотную, чтобы командующий не слышал, о чем он будет говорить.
— Ваше Величество! Нас послал маг, которого вы, в бытность свою в Риме, спасли от жестокой смерти. Его собирались сжечь, солома уже горела, поленья занялись, цепь, которой приковали его к столбу, раскалилась. Зеваки ожидали, когда колдун задохнется от дыма, но явились вы, и дикость была остановлена! С тех пор этот маг куска хлеба не съест, чтобы не помянуть добром ваше имя, со всем напряжением духовных сил он следит, чтобы с вами не приключилось беды, и теперь он в помощь вам посылает горный народец, силы гор, свободные силы Природы, которые попы зовут колдовством.
Император был тронут. Слезинка блеснула на его щеке, и в знак расположения он положил руку на плечо Фауста.
— В дни торжеств мы безмерно счастливы видеть, как один за другим прибывают на наше угощение люди! Какова же радость, когда гость приходит в день тревоги и горя! Самые близкие сбегают, а ты пришел! Спасибо, спасибо! — Император показал на отряд, который виден стал в рассеявшемся тумане. — Меня есть кому защищать, есть тут оплаченные людишки, но и сам я встану на свою защиту с мечом в руках. Ничью кровь проливать не нужно! Дело решит поединок! Пусть императором станет сильнейший!
— Не делайте этого, Ваше Величество! — сказал Фауст. Вы — всему голова! Разве можно телу без головы! Потеряв руку, вы только руку теряете, но вместе с головой вы теряете все!
Император начал было говорить, что он им задаст, что он их на колени поставит, что ногой будет трупы их попирать, но тут, понурые, возвратились герольды, один даже трубу волок за собой по траве, как будто совсем из сил выбился.
— Что скажете? — закричал император.
Герольды шли мимо Его Величества, как мимо пенька. Только тот, который волок трубу, приостановился и произнес:
— С вами биться никто не хочет! Смеются над вами: мол, вы — пустой, как барабан! Оскорбили, в общем. — Герольд замолчал, сделал несколько шагов, но потом оглянулся и добавил: — Еще кричали, что про вас теперь только в сказках сказывать.
Герольд махнул рукой и бросил трубу в траву, словно навсегда расстался с Его Величеством и герольдством.
Император обмер. Он не знал, что делать, что говорить. Латы блестели на солнце, и блики от них мешали разглядеть, что там делается, на неприятельской стороне.
— Наступают! — обронил командующий.
Император заметил, что от этого слова герольды побежали, и самому ему захотелось побежать вслед за ними в деревья, кусты, поля, горы. Но куда же, куда императору скрыться? Только в землю можно императору, только в землю. Даже воробью трусливому есть, куда улететь, а его величество хуже теперь паршивого воробья!
— Государь, государь! Пусть бегут! — горячо заговорил Фауст. — Тем надежнее те, кто остался! Битву нужно начинать! Битву!
— Я ничего уже не могу, — еле пролепетал император. — Князь, распоряжайтесь вы, если можете, — обратился император к командующему.
Глаза вояки блеснули: вот и он теперь главный! Командующий тряхнул головой, от чего на шляпе качнулись павлиньи перья, и заорал так, что на висках вздулась синяя жила:
— Правое крыло! Против левого крыла врага — наступать!
— И вот этого героя с собой возьмите! — крикнул Фауст, подталкивая вперед Задируху. — Пусть он себя покажет!
— Я им так себя покажу, что гляделки повыпадают! — весело забубнил Задируха и бросился к войску, подняв к небу пику. — Их душам в небесах тесно станет!
— Среднему полку — наступать! — еще более громко прокричал командующий. — Смять, сдавить, оттеснить средний полк врага!
— И вот этого героя с собой возьмите! — крикнул Фауст и подтолкнул вперед Обируху. — Пусть он на них посмотрит!
— Посмотрим, посмотрим, что там они накопили, какие у ихнего императора богатства! Мы его шатерчик на подтирочки пустим! А его самого — в дырку превратим от колющего и режущего воинского предмета!
Обируха выдернул из ножен меч и пошел в передовые отряды. За ним следом выбежала девка полковая, приблудная, которая всем в полках торговала — собой и перекупленным добришком. Солдаты ее Скорохваткой звали.
— Не муженек, а дорог! — бежала за Обирухой Скорохватка. Примятая трава следом за ней распрямлялась и высоко подбрасывала оборванную грязную юбку. — Как же я его в битве брошу? Он косить будет, а я — подбирать! Чем не жатва! — Она догнала Обируху и пошла с ним рядом. — Если в ласках — добрая, в грабеже баба — злая! — кричала Скорохватка на всю притихшую перед битвой рать. — Сегодня все разрешено! Все — можно!
И, подобно жницам, она высоко подвернула намокший в росе подол.
— Левое крыло, к бою — наступать! — ревел командующий. — Отразить напор правого крыла врага! Не пустить его через ущелье!
— И вот этого воина с собой возьмите, — крикнул Фауст и подтолкнул вперед Недаюху. — Пусть он им покажет!
Недаюха неспешно пошагал к левому крылу, бормоча вполголоса:
— На левое крыло можете и не смотреть. Там будет все в порядке! Добычу из рук моих гром не вытрясет, молния не вышибет, не вырвет и ураган!
По тропинке с горы сошел Мефистофель. Он толкнул Фауста в бок, мол посмотри, что на горах делается! Следом за Задирухой, Обирухой и Недаюхой с гор полезли черные тени. Они отрывались от камней, вставали в рост и шагали вперед. Фауст заметил, как тени втягиваются в старомодные рыцарские доспехи, которые Мефистофель успел натаскать на гору из оружейных палат, древние пики хватают и древние топоры, видно все арсеналы очистил черт, все музейные комнаты, в которых старые железяки восседали на деревянных конях, изображая давно похороненных храбрецов — королей, князей, воевод. И вышло, что все умершее воинство восстало на стороне императора против живых людей, все страшные призраки втиснулись в доспехи, как улитки в ракушки, и поползли, ожившие, средь бела дня! Одна островерхая тень долго не могла оторваться от придавившей ее скалы — извивалась, дергалась, сорвалась наконец, но все латы заняты! Не успела! Тогда тень скалы из тени дерева выломала тень большого сука и пошла воевать, расталкивая гремящих доспехами сотоварищей, как бы оживших средневековых солдат.
И на той, и на этой стороне все от ужаса задрожали, трубы завыли тревогу, с барабанов посыпались злые звуки. От горизонтов начала подниматься тьма, словно огромная лапа прикрыла солнце и придушила ветер. Сделалось темно и душно, только красные всполохи взметывались над войском. Глаза не знали, куда смотреть, и верно ли то, что они видят: перекошенные горы, скачущие, как лягушки, камни и лес, растущий корнями вверх. Словно все перемешалось в куче — люди, камни, огонь и воздух!
Командующий поднял над головой золотой жезл, по которому войска отличали его от других командиров, и пошел к ущелью, где, казалось ему, будет самая жаркая схватка.
— Глянь, как славно дерется Ганс Задируха! — вопил Мефистофель, а император качал головой:
— Ведь не может же этого быть! Поднимает одну руку, а опускает двенадцать! Мертвые так и сыплются от него, как лущеный горох! Ему помогают какие-то силы!
— Да слышал ли ты, государь, о миражах?! — убедительно проговорил Фауст. — На Сицилии такое порой привидится среди бела дня — ахнешь! Целые города, замки, храмы сбивают с толку! Сады висячие, фонтан до небес! Путник думает: вздохну от жары! А там только горячие камни!
Император не слушал. Он смотрел в другую сторону. Над пиками воинов вспыхнули огоньки, словно не мечи и пики, но свечи держали в руках императорские войска.
— Тут какое-то колдовство! — решительно проговорил государь.
— То следы древних духов, которые отжили уже свое! — твердил Фауст. — Когда-то они выручали гибнущих моряков, а теперь явились на защиту Вашего несравненного Величества!
— Кому же мы обязаны? — возгласил император. — Кто привлек на нашу сторону природные силы? — Он был безмерно растроган и едва не рыдал от счастья.
Мефистофель склонился к Его Величеству и на ухо проговорил:
— Государь, мага благодари! Того самого, которому ты в молодости спас жизнь! Всеми силами, всем своим существом он стоит на страже твоей судьбы!
— А ведь я только попробовал тогда свою власть! — вспомнил наконец император мага. — Толпа кричала «ура», а я вижу: у старика борода запалилась. Дай-ка, думаю, подарю бедняге глоток свежего воздуха! Церковников я, правда, лишил удовольствия, вот они меня и не любят! Но даже верить не хочется: столько лет прошло, и такая щедрая плата за мимолетное доброе дело!
— У добрых дел рост богат и плод сладок! — сказал Фауст. — Взгляни на небо, государь! Тот маг знак тебе подает!
Дивные дела творились на небесах: огромный гриф, орлиная голова с крыльями на львином заду, дрался с орлом. Они разлетались в разные стороны и сходились: грудь — в грудь, клюв — в клюв!
— Гриф — птица сказочная! — засмеялся Фауст. — Настоящего орла грифу не взять! Так же точно, как придуманному государю с настоящим императором не тягаться!
И в самом деле: орел сделал круг над всеми войсками, словно хотел показать, как надо биться, и так ударил грудью грифа, что у того чуть не оторвало львиный хвост. Гриф перевернулся, и орел развалил ему когтем брюхо. Тело полульва-полуптицы обвисло, крылья вывернулись, и сказочное существо упало за дальний лес.
— Дивные дела! Дивные дела! — бормотал император. — Пусть так будет и в нашей битве!
А битва тем временем разгорелась не на шутку. Мефистофель смотрел на правый фланг и орал, что врага отшвырнули.
Император не направо посмотрел, а налево, и застонал:
— Ах да пошли бы все со своими чарами! Никто нам уже не поможет! Дрогнули мои войска, побежали! Кажется, противник ущелье занял! Все потеряно! Все!
Император рукой махнул, ногой топнул. В глазах его были слезы.
Мефистофель взглянул туда, куда показывал император, и ужаснулся: государевы наемники бежали без оглядки. Рыцарские доспехи с тенями все повалились. Противник торжествовал. Знамена его величества торчали вверх древками, пробитые барабаны, мотая лохмотьями кожи, катились с горы, вражеские солдаты ломали на куски и делили между собой серебряные трубы.
Два ворона летели со стороны неприятеля, тяжело махали черными крыльями и роняли мрачные крики: кар, кар!
— Вестники мои появились, — сказал Мефистофель. — Что-то скажут? Ничего хорошего, видать, не несут!
— Страх! Мрак! — бормотал император. — Зачем они сюда летят? Со стороны кровавых скал близятся. Черные вестники!
Бедняга император не знал, куда смотреть и что говорить.
Вороны подлетели к Мефистофелю с двух сторон, выставили вперед лапы и шагнули из воздуха прямо на чертовы плечи. Потом они сложили крылья, не спеша осмотрели императора, поглядели на командующего, который, размахивая жезлом, бежал к императору впереди всех войск, и начали шептать, воткнувшись клювами в самое чертово ухо.
Его величество трясся от страха. В который раз сегодня ему хотелось убежать, скрыться, чтобы никогда не добежал до него командующий и войска.
— Ах, государь! — пытался успокоить императора Фауст. — Не пугайся! Голубь — вестник мира, а на войне вестник — ворон!
— Нет, нет! — сказал Мефистофель. — Мои вестники доносят, что проход между скалами пока не взят, но дело худо. Теснят там ваши войска, государь!
— Обман, обман! — причитал император. — Затащили вы меня в сети! То-то страх меня пробирает!
— Мужайся, государь, мужайся! — грозным басом пророкотал Мефистофель. — Кое-что потеряно, но бороться можно! Напряжение обычно возрастает к развязке! — Мефистофель посмотрел на воронов и усмехнулся: — Разве можно проиграть с такими послами! Доверь-ка, государь, командование моим надежным рукам!
В это время, запыхавшийся, красный, мокрый от пота, прибежал командующий. Он услышал последние слова Мефистофеля и протянул государю жезл:
— Возьми, государь, и отдавай, кому хочешь! Проходимцы начали, проходимцы пусть и кончат свою затею.
— Нет, нет! — горячо заговорил государь. — Жезл держи при себе! Вдруг все переменится? А этот командир без жезла обойдется!... И... будь, что будет!
Его величество взял командующего под руку и вместе с ним удалился в шатер: мол, делайте, что хотите!
Мефистофель состроил вслед императору гнусную рожу и проворчал:
— А мне и не нужна ваша идиотская палка! К тому же, она, кажется, с крестом!
— Что делать будем? — прокричал Фауст. — Нашим скоро отступать будет некуда!
— А ну-ка, братики, выручайте! — сказал черт воронам. — Слетайте к горному озеру, к ундинам, пусть прольется из озера призрак вод! Воду пусть ундины оставят себе, а видимость пошлют сюда!
Вороны каркнули и полетели, а Мефистофель повернулся к Фаусту и засмеялся:
— Настоящие женщины! Такие мастерицы скрывать суть и выставлять видимость!
Не успели вороны скрыться за край горы, как с нее полились ручьи, фонтанчики забили из-под камней. Ручьи сбежались в поток, и поток этот ринулся в ущелье, почти полностью занятое неприятелем. Началось нечто невероятное. Воды прибывало и прибывало, на ее грозный шум солдаты сначала оглядывались с тревогой, а потом бросали оружие и бежали, карабкались по склонам вверх, но и туда падали с гор водопады. Несчастные воины прыгали, скатывались вниз, расшибаясь на камнях, ломая руки и ноги.
— Смехота! — орал Мефистофель.
— Тоже мне весельчак! — буркнул Фауст.
— Мои-то глаза не обмануты, как твои! — хохотал черт, и мрачный смех его вызывал в горах жуткое эхо. — Воды ведь никакой нет! Только видимость воды разгулялась! Глянь, как толстяк руками машет, за товарища цепляется, выплыть хочет, а сам на земле стоит твердой ногой, и ничто на свете ему не грозит! Ведь и в самом деле жуткая смехота!
Вороны возвратились и снова уселись на плечи черта.
— Вы достойны похвалы самого главного вершителя темных дел, — обратился Мефистофель к воронам. — А теперь и сами проявите сноровку. Отправляйтесь-ка к горному народцу и попросите огня. Да не привычного огня, всяких там сияний, всполохов и зарниц, но такого, от которого человека прохватит страх: чтобы молния шарахала из куста, как из тучи, чтобы звезды из грязи вылетали, шипя, чтобы камни раскалывались фейерверком. Да очень-то их не упрашивайте! Будут ворчать и огня не давать, скажите: приказ! Горный народец ослушаться не посмеет!
Вороны каркнули и полетели к лесу. Страшная туча выходила навстречу из-за горы, так что вскоре вороны неразличимы стали на ее черном фоне. И без тучи было довольно темно, но, когда она целиком выползла на небесный простор, наступила полная тьма. И вдруг из земли полетели раскаленные камни, лес ощетинился молниями, деревья вспыхнули каждой веточкой, всеми листками, лужи полыхнули пламенем, а из луговых цветков взметнулись колючие искры.
— Эх, пошуметь бы теперь, пошуметь! — заскулил-завыл Мефистофель.
И поднялся страшный шум. Поверженные рыцарские доспехи ожили, подняли мечи и пики и, грохоча полостями, пошли на живых людей. Очумевшие люди не знали, куда деваться. Императорский наемник бежал рука об руку с восставшим крестьянином, офицер — в обнимку с солдатом. Но тени ни на кого не обращали внимания, они выкрикивали призывы, лозунги и начинали биться между собой, творя жуткую неразбериху.
— Что там происходит? — спросил удивленно Фауст.
— Тени прошлого воскресили свары давних времен! — с удовольствием проговорил черт. — Исторически непримиримая схватка! Самая жестокая на свете борьба — борьба разных партий между собой. Одни там — за демократию, другие — за деспотию, одни — двумя перстами молятся, другие — тремя, гвельфы против гибеллинов, а в общем, недоумок бьет недоумка!
При свете пожаров и молний было видно, как слетали с обрыва живые и мертвые, партийные и беспартийные, в лаптях и латах. Мрачный чертов смех подавлял все звуки в долине:
— Победа!