Высоко-высоко, так высоко, что туда можно забраться только душой, да и то не без помощи высших сил, есть удивительная гора, покрытая лесом. Там скалы нависли над пропастью, деревья сплелись корневищами и покачиваются ствол к стволу — ни природой не порчены, ни людьми. Лучистые ручьи по камням сбегают в долины мимо уютных пещер, которые так и зовут приютиться. Там бродят добрые львы, которых не пугаются горные козы, там воздух напитан любовью и лаской — лаской ко всему, любовью — ко всем!
По склону горы там ютятся отшельники — святые люди, или, вернее, души святых людей, самых достойных, самых чистых, на которых нет ни тени греха.
Там живет воспаряющий к Богу старец, который уже при одной восторженной мысли о Боге взмывает ввысь, призывая на голову свою лучи палящие, копья пронзающие, молнии испепеляющие, чтобы выжгли, вытравили из него все, что не достойно любви!
В ущелье у подножья горы там другой отшельник озирает окрестности из своих глубин, видит скалистые кручи, мощные водопады, огромные деревья с разлапистыми ветвями. И славит отшельник любовь, которая всему на свете начало! Гроза пронесется над миром, оглушая громом, ослепляя молниями, все низины заливая водой... Славит старец стихию, которая смывает нечисть, очищая место для всемирной любви!
— В душу бы мне такую очищающую грозу! — восклицает старец. — Чтобы ясней стала мысль и осветилась тьма сердца!
В средней части горы там живет отшельник, лицо которого подобно ангельскому лицу. Он вышел из пещеры, осмотрелся кругом и увидел среди елей похожую на облачко толпу юных духов — души детишек, рожденных в полночь, когда одни сутки уже кончились, а другие еще не начались, поэтому младенцы не могли уцепиться за жизнь, войти в течение времени, в эту незримую реку, вне которой нет жизни никому на земле. Не войдя во время, они тут же умерли для земной жизни и попали на эту гору, где никакого времени нет. Они сюда попали, потому что безгрешны, но не знают о себе ничего, ибо не были крещены.
— Скажи нам, отче, кто мы такие? — обратились к отшельнику души детишек. — Ты добрый, открой нам, где мы!
Старец засмеялся и из глаз его глянула сама любовь!
— Забирайтесь в меня, деточки, посмотрите вокруг моими глазами, и вы увидите, какая тут красота.
Старец распахнул для них душу, и детишки юркнули в него — один за другим.
— Вот деревья, — говорил старец, и деревья кивали ему навстречу. — Вот поток, который не хочет огибать гору и ринулся с обрыва, расшибаясь на камнях с диким ревом!
— Страшно! — заверещали детишки в душе старца. — Красиво, но страшно! Ты бы нас выпустил, добрый!
Старец улыбнулся и снова распахнул душу:
— Отправляйтесь в горние выси, дорогие мои! — тихо напутствовал детишек ангелоподобный отшельник. — Там, в горних высях, ваш рост и пропитание ваше, которое в том только и состоит, чтобы лицезреть Бога. Там — истоки вечной любви и вечное блаженство.
Детишки порхнули от старца, взялись за руки и составили хоровод вокруг верхушки горы.
— Восславим Господа, и Господь нас увидит, — пели души младенцев, а ангелоподобный старец улыбался, улыбался, и в глазах его светилась любовь.
От подножья горы, из туманных долин, откуда за толщей воздушной голубизны глазу не видны земные пределы, поднимались в горнюю высь ангелы, тяжело неся бессмертие Фауста.
Старцы выходили навстречу им из пещер, кивали головами, как бы спрашивая: «Как вы там? Что вы там?»
— Спасено бессмертие, спасено! — ликовали ангелы. — Злой дух оказался бессилен!
— Славно, славно! — отвечали старцы.
— Только тот и может быть спасен, кто вечным стремлением утруждает душу. Только такие достойны сочувствия любви, — говорили ангелы, пролетая в высь. — Примите его, примите!
— Как же все было, скажите! — просили отшельники.
— Розы нам помогли, розы! — весело кричали юные ангелы. — Мы засыпали их розами, которые дали кающиеся грешницы — святые возлюбившие! Вы бы видели, как врассыпную бросились злые духи! Любовь даже предводителя их пронзила!
— Только вот нести его, земного, тяжеловато, — жаловались более совершенные ангелы. — Все же не совсем чист этот дух! Слишком слился он с телесной стихией! — Они показали на бессмертие Фауста, которое не казалось белым на фоне ослепительной белизны ангельских крыльев. — Только любовь помогла нам вечная, а иначе не вынести душу его на такую высоту!
— Куда же его? Куда? — спрашивали ангелы друг друга, и тут увидели блаженных детишек, которые водили хороводы вокруг вершины горы. — Давайте пустим его в круг детишек! — предложили юные ангелы. — Они начинают здесь новое существование, и он обретет весну вместе с ними! Пусть вместе растут!
И пустили ангелы вновь принесенную душу в круг юных духов, и дети приняли ее, смеясь и играя:
— Пусть среди нас избавится он от всего земного! Пусть, пусть, пусть!
Из своей высочайшей и светлейшей пещеры вышел белобородый старец, известный как прославитель Девы Марии, матери Христа, Царицы Небесной.
— Прислушайтесь, прислушайтесь, присмотритесь! — проговорил он торжественным голосом и показал в голубую даль.
К горе приближалась блестящая процессия, в центре которой была Царица Небесная в звездном убранстве. Вокруг Нее клубились души кающихся грешниц, которым нигде на свете нет спасения — только у трона милосердной Матери Божьей.
Была среди них та, которая раньше звалась Гретхен. И предстала она пред светлые очи Царицы Небесной, и три заступницы встали вокруг покаянной души — сами когда-то грешившие, но заслужившие всепрощение и святость. Первую из них звали Великая Грешница. Когда-то она пришла в дом фарисея, в котором был Иисус Христос, и умыла ноги Господа своими слезами, утерла волосами своими и намазала душистым маслом. И за веру отпущены были ее грехи. Вторая имела в прошлом пять мужей и жила с шестым, который ей не был мужем. Все простилось ей за то, что признала она Спасителя и уверовала в Него. Третьей была Мария Египетская — настолько большая блудница, что ее не пустила в храм невидимая рука. Покаялась Мария, ушла в пустыню и жила в ней сорок семь лет. Перед смертью Мария начертала на песке слова, которые в течение года не посмели засыпать ветры. Прощена была она за великое покаяние и великую веру.
— Прости ее, Царица Небесная! — сказали все три заступницы разом. — Она ведь и не знала, не ведала, что свершает грех!
— Склони ко мне взор свой, Матерь Божья! — взмолилиась та, которая звалась раньше Гретхен. И сообщила радостно, указав на блаженных детишек: — Тот, кого я с давних пор возлюбила, не печален больше, он вернулся!
Детишки весело закричали, показывая на того, кого раньше звали Фаустом:
— Он растет! Вы только взгляните, как быстро он растет! Всех нас перерос! — Детишки кружились вокруг него — трогали, поглаживали, похлопывали. — Он учителем нам будет, а то мы ничегоего-ничего не знаем! А этот всеведа все прошел и во все проник!
Та, которая звалась раньше Гретхен, еще раз обратилась к Божьей Матери:
— Царица Небесная! Он сам себя не узнает! Он сбросил с себя земные оковы и нам стал подобен, но слепит его пока свет нового дня! Позволь мне обучать его! Позволь!
Взглядом бесконечной доброты посмотрела Царица Небесная на ту, которая звалась раньше Гретхен. Чистая любовь и нескончаемо щедрое понимание было в этом взгляде. И это понимание стало прощением.
— Иди за мной в сферы высшие, — проговорила Богоматерь. — Он сам за тобой потянется, как только догадается о тебе.
И Богоматерь вместе с теми, кто сопровождал Ее, вознеслась высоко-высоко, выше горной вершины, в такие сферы, в какие старцы только и могли проводить Ее глазами.
— Дева, Матерь, Царица, Богиня! — тихо повторял старец-прославитель Девы Марии. — Мы служим Тебе! Будь милостива!
И в притихшем зачарованном мире разом проговорили деревья, камни, ручьи, тихие ветры и люди всех прошедших, настоящих и будущих времен:
— По сравнению с Тобой, Божья Мать, все мы временны, все мы — подобие вечного, как бы ни был долог наш век! Потому единственные события наши — это наши стремления, а поскольку мы — подобия, разве можем мы высказать все до конца! Одно влечение нам дано — к вечно женственному. Оно и тянет за собой все живое.